Сражение на подступах к Москве характеризовалось крайней напряженностью, сложностью и огромным территориальным размахом. В общем, оно продолжалось свыше шести месяцев и велось на фронте протяженностью около двух тысяч километров. С обеих сторон в битве участвовало более 2,8 миллиона человек, до двух тысяч танков, 21 тысяча орудий и минометов и свыше 1,6 тысячи самолетов. Битва под Москвой включала в себя два периода: оборонительный (30 сентября – 4 декабря) и наступательный (5 декабря 1941 г. – 20 апреля 1942 г.).

Наша победа в том противостоянии показала полную несостоятельность стратегии «блицкрига» (молниеносной войны), развеяла миф о непобедимости немецкой армии. После поражения Германии в битве под Москвой правительства Японии и Турции отказались от подготовки нападения на Советский Союз и заняли выжидательную позицию.

Если бы Москва тогда не устояла перед натиском сильнейшей в мире германской армии, вряд ли были бы последующие победы под Сталинградом, Курском, Ленинградом… И неизвестно, каким был бы исход самой кровопролитной войны в истории нашего Отечества.

Разгром немецких войск под Москвой не только развенчал миф о непобедимости вермахта, но и подорвал моральный дух немецкой армии, поколебав ее веру в победу. Это стало началом поворота не только в Великой Отечественной, но и во Второй мировой войне в целом.

За мужество и героизм, проявленные в битве под Москвой свыше 180 человек были удостоены звания Героя Советского Союза, и позже (чьи наградные листы затерялись по различным причинам) – Героя Российской Федерации. Сама столица стала городом – Героем, в честь этого события был сооружен памятник на Кутузовском проспекте, создан государственный музей «Обороны Москвы». Именами героев Московской битвы названы 170 улиц, проспектов, площадей в разных районах столицы.

Очень коротко, но в то же время емко о событиях тех времен, отвечая на наши вопросы, отозвался президент Академии военных наук, лауреат Государственной премии, генерал армии Махмут Гареев.

- Махмут Ахметович, известно, что некоторое время вам пришлось воевать на Западном фронте. Как коснулась вас битва под Москвой в декабре 41-го года?

-  Она меня не коснулась. Она накрыла сверху и не отпускала до самого своего завершения. После окончания училища в начале ноября и получения лейтенантского звания я был направлен в 120-ю отдельную стрелковую бригаду 5-й армии, которая дислоцировалась в районе города Истры. Добираться до части, чтобы не попасть под обстрел, пришлось ночью (примерно километров 40 от Москвы); где пешком, где на попутных машинах, и практически весь мой путь проходил через своеобразные линии укрепления: надолбы, глубокие опоясывающие траншеи, насыпи, окопы…По прибытии в свою воинскую часть мне сразу же пришлось вступить в командование батальоном. Численность его, правда, не превышала полсотни человек, но вышло так, что никого из офицеров в живых не осталось. Через три дня я сдал батальон присланному капитану и стал командовать ротой.

- Вам случайно не довелось быть на историческом параде 7 ноября, откуда бойцы Красной Армии уходили на фронт?

- В тот день я уже был на фронте. И, насколько мне известно, ни одного подразделения на парад с фронта снято не было. В нем участвовали в основном части НКВД и охраны; и никуда дальше Москвы их не отправляли. И тому есть совершенно четкое объяснение. Во-первых, участники парада не имели боезапаса, а во-вторых, выполняли несколько другие, не менее важные, функции.

- Скажите, что для вас самое памятное из тех зимних дней 41-го года?

- Больше всего запомнился сплошной кошмар и очень тяжелая обстановка. Некогда было даже подумать о чем-то другом, кроме войны, или просто нормально осмыслить происходящее. Очень многое сводилось к тому, чтобы элементарно физически выдержать. Представьте: лютая зима, а мы все время в поле. Редко бывало, что на одном месте удавалось находиться больше одного дня. 200-300 метров вперед или назад, уже – новый окоп. Делать новый блиндаж ведь каждый раз не будешь. Одной из главных проблем было – обогреться, особенно в ночное время. Днем, еще куда не шло – от войны жарко, а ночью-то костры разводить не разрешалось, чтобы не демаскировать себя. Но мы не только выжили – до сих пор не могу понять, как, но и сломили фашистов. Хотя они превосходили нас по всем показателям и имели уже более чем двухлетний опыт войны… А что мы – укомплектованные на скорую руку части - могли им противопоставить? Нас даже нельзя было сравнивать с теми кадровыми соединениями, которые начинали войну. Стрелковые дивизии были очень слабо оснащены противотанковыми средствами и зенитной артиллерией. Вам, наверное, сложно в это поверить, но бутылки с горючей смесью, по сути, были нашим главным оружием…

- За счет чего тогда победили?

- Как бы пафосно это сегодня не звучало, но исключительно – за счет силы духа. Мы многого тогда не осознавали, однако четко понимали: либо – они нас, либо – мы их. Другого варианта просто не было. Были еще такие понятия, как преданность долгу и готовность выполнить поставленную задачу. И этот наш «коллективный фанатизм» не только помог каждому в отдельности, но и оказал огромное психологическое давление на гитлеровцев, которые нигде прежде ни с чем подобным не сталкивались. Мы, разумеется, об этом тогда не думали, но столь колоссального подъема духа и массового патриотизма я в своей жизни больше не переживал. Точно такое же состояние было у всех, кто тогда плечом к плечу защищал столицу от фашистов.

- А как вы узнали, что начался перелом в войне?

- Никто никаких объявлений о коренных переломах не делал, но и без того все было понятно. То мы стояли почти у самой Москвы, а то уже продвинулись к Сухиничам, Козельску, Юхново… Мы еще могли где-то отступить, потерпеть поражение на каком-то участке, но проиграть войну – уже никогда. И тогда мы поверили не только в себя, но и в свои силы. И поняли –  это начало фашистского конца.